- Как поживаете, доктор Заикин?
- Спасибо, доктор Басов, неважно. Размышляю о vanitate mundi et fuga sacculi (*), а от хорошей жизни этому не предаются.
- Гм... Глядя на вашу упитанную физиономию, не скажешь, что вас терзает мировая скорбь.
- А вы не глядите на физиономию. Вы вглубь глядите, вглубь. Там – пустыня. Пустыня, в которой не растет даже чертополох.
- Значит, это всерьез и надолго. Любовь?
- Была любовь, да вся вышла. А собственно, была ли? Помните: а был ли мальчик? Может, никакого мальчика вовсе и не было?
- Не помню, все-таки, кажется, был. Послушайте, у меня дома есть коньяк. Отличный французский коньяк «Наполеон». Пузатая бутылка с длинным горлышком и кучей медалей. Понятия не имею, по какому случаю моя теща разорилась на такую дорогую штуковину, наверно, вспомнила, как в розовой юности ее спаивал таким вот коньяком какой-нибудь гусар или улан, я их все время путаю. Может, сбегать принести? Все-таки воскресенье, выходной.
- Ценю вашу щедрость и великодушие, доктор Басов, но, как говорил один великий писатель, у меня зубная боль в сердце. На нее коньяк не действует, даже самый распрекрасный, в пузатых бутылках с узкими горлышками и кучей медалей. Ее можно вылечить только спрыгнув с нашей водонапорной башни без парашюта.
(*) О суетности мира и быстротечности жизни